Я всё ещё помню: как флакон попперса стал символом страха и свободы
Когда в начале восьмидесятых я заметил, как меняются вечеринки, я не думал, что это связано с попперсами. Но именно они оказались в эпицентре. В ту весну заговорили о болезни, чьё имя никто ещё толком не знал — ВИЧ или СПИД. Молодые люди умирали, и этого хватало, чтобы всё вокруг наполнилось тревогой. Не было нужно больших доказательств, достаточно было слухов.
В те годы Хэнк Уилсон, известный активист из Сан-Франциско, выпустил памфлет под названием «Death Rush: Poppers & AIDS» . Он утверждал, что пары попперсов угнетают иммунитет и могут ускорять развитие саркомы Капоши, ранней СПИД-опухоли. Там были истории, что люди вдыхали слишком часто, а их иммунитет будто сдавал. Текст был напичкан предупреждениями о том, что потребление — не просто развлечение, а прямая угроза здоровью.
В Лос-Анджелесе Times опубликована статья 1986 года, где Хэнк рассказал, как обеспокоен — после того как его парень начал постоянно использовать попперсы: появилось резкое снижение иммунитета. Этим заговорили даже в слушаниях местных властей . И хотя потом федеральные структуры вроде Public Health Service развеяли часть страхов, массовое восприятие изменилось. Флакон в кармане стал не просто символом свободы. Он стал напоминанием о смертности.
Я сам начал сомневаться. В клубе парень шептал: «Ты видел? Хэнк говорил, чтобы осторожнее». Кто-то перестал обмениваться флаконами. Другие — начали покупать их тайком, не в баре, не в кругу. Иногда тихо прятали крышку и дожидались ночи, когда никто не видит. Даже я читал статьи: попперсы могут подавлять NK‑клетки — естественный щит организма . Это перекликалось с первыми исследованиями — не прямое доказательство, но тревожная информация.
Участники тех лет рассказывали, что после публикации «Death Rush» ощущение обречённости стало повсеместным. Одна девушка, слушавшая нас в клубе, сказала: «Я почувствовала, что флакон — это уже не то же, что раньше. Как если бы наслаждение пограничилось с опасностью». Другой, мужчина, вспоминал: «Я закрыл крышку как можно тише. Боялся, что кто-то увидит, и охватит не просто любопытство — страх». Это не просто жадный страх. Это было ощущение: всё, что казалось безопасным, вдруг стало сомнительным.
Но всё равно они не исчезли. Я вспоминаю, как однажды ночью вытаскивал флакончик, едва затаив дыхание, слушая свой собственный страх. И делал вдох. И это было не про безопасность. Это было про «я всё ещё могу». Даже если оставалась всего секунда. И пусть потом накатывало сожаление или сливало оправдания — я всё равно вздыхал. Это было как стук в сердце: ты ещё существуешь.
Спустя годы мы поняли больше. Исследования вроде MACS показали, что попперсы не вызывают AIDS — это было важно, но не слишком утешительно для многих. Страх остался, и память. Когда я слышу щелчок крышки, где-то в теле вспоминается неизвестность, которая была тогда. Не боль. Не вина. Но ощущение, что за секунду вдоха ты находишься здесь. Независимо от всего.
Для меня попперс — это не просто флакон и химия. Это память о том, как можно дышать, зная, что всё хрупко. И держать эту хрупкость в руке. Потому что можно.
